Доброй охоты! Всем нам

В ноябре 2017 г. в театре Романа Виктюка поставили «Маугли. Доброй охоты!». Спектакль создан по мотивам произведения Киплинга «Книга Джунглей» и приправлен огромной порцией символизма и мистицизма. Основная его тема – человек внутри социума. Свой среди чужих, чужой среди своих.

Маугли – абсолютно гармоничен в своем «Я», при этом сложно воспринимается окружающими. С одной стороны, его не любят, с другой – к нему тянутся и обожают.

Вторая линия героя – это «нет пророка в своем отечестве». Маугли абсолютно любим и уважаем посторонними богами и тотемами: Багира, Каа, Балу, но при этом его не принимает стая, тоже самое происходит и в стае «человеческой». С режиссером спектакля Дмитрием Бозиным, Заслуженным артистом России и ведущим актером театра мы обсудили главного героя.

Даша Богачкина: Здравствуйте, Дмитрий. Это ваша первая режиссерская работа? Почему именно «Маугли»?
Дмитрий Бозин: Выбор был Романа Григорьевича. Он спросил меня, какие произведения я мог бы предложить для постановки с молодыми актерами театра. У меня было три предложения: М. Цветаева «Царь-девица», Ф.Г. Лорка «Когда пройдет пять лет» и Р. Киплинг «Маугли». Из этого Роман Григорьевич выбрал «Маугли», предполагая, судя по всему, детский спектакль и то, что актеры будут лазать, бегать и т.д. Думаю, что именно этим обуславливается его выбор, как художественного руководителя театра. Он же привел мне для сотрудничества художника спектакля Ефима Борисовича Руах, и он же, увидев, что у меня очень много связано с вокалом и голосоведением, привел мне и замечательную Олесю Манжа, которая впоследствии села за клавиши.

Она пришла к нам как хормейстер, но оказалось, что она потрясающий композитор, великолепно ощущает пространство, и она села за живой инструмент прямо во время спектакля.

Я счастлив, потому что с Ефимом Борисовичем мы сотрудничаем в другом проекте – «Орфей и Эвридика» – в театре Луны. Я знаю его не только как очень грамотного и талантливого художника. Он великолепный фантазер, замечательно работает с человеческим телом, поэтому его эскизы всегда потрясающие. Они показывают как артисту надо двигаться. К счастью для нас всех он оказался высочайшим профессионалом, великолепно «разобрал», разложил все мои пирамиды в чертежную точность. Это стало нам большим подспорьем, так что не было никакого моего выбора. Не было у Дмитрия Бозина никакой мечты поставить «Маугли».

Д.Б.: А что было?
Дм.Б.: Была моя работа с этой книгой, мое многолетнее сотрудничество, было мое вдохновение от этого произведения. Я большинству своих персонажей отдал все черты героев этой книги, то есть, если Воланд – то это Каа, если Соланж – то это Багира.

У меня у самого было прозвище Маугли. Не я его себе придумал, оно за мной закрепилось с детства.

Люди обо всех моих действиях на веревках, канатах, лестницах говорили, что я двигаюсь, как Маугли или Тарзан. Для них это было одно и тоже, хотя для меня они принципиально разные.

Д.Б.: Учитывая Ваш опыт общения с книгой, и посмотрев спектакль, нельзя не заметить, что у Маугли есть некая жертвенность.
Дм.Б.: Да, у героя она есть всегда.

Д.Б.: Сталкиваетесь ли Вы с этим понятием в жизни? Насколько оно Вам близко?
Дм.Б.: Если предположить, что на определенном этапе ты целиком и полностью извлекаешь из своего профессионального лексикона понятие «карьера», видя за этим медийную узнаваемость, выбирая ремесло, то, наверное, «что-то героическое в этом есть». В данном случае, определенную жертву я много лет назад принес. Я понимал, что мне придется сделать этот выбор, я его сделал. Плюс я хорошо понимал, что люди будут задавать вопросы типа: «Зачем вы это делаете?», «Неужели вы думаете, что людям это интересно?», «Неужели вам хочется читать им эти стихи?», «Неужели вы их хотите уводить куда-то в другие территории?», «Где эти территории, о которых вы говорите? Мы их не знаем» и т.д. и т.п. Эти вопросы тебя будут преследовать всю жизнь, и определенная прометейственность в этом тоже есть. Все время кто-то тебя будет клевать и не только в печень.

Д.Б.: То есть Вы сделали выбор в сторону актерского «ремесла», а не «личного бренда»? Я правильно понимаю?
Дм.Б.: В какой-то степени да, хотя ремесло сейчас очень качественное.

Д.Б.: Почему в Вашем прочтении «жертвенность» есть только у Маугли, а у других значимых персонажей (Балу, Багиры, Каа) ее нет?
Дм.Б.: Вы не называете Акелу, у которого тоже есть жертвенность. В данном случае, мы говорим о сторонних для стаи богах, до них нам (стае) нет дела.

Д.Б.: Что Вы понимаете под сторонними богами?
Дм.Б.: Давайте проведем параллель: у нас же есть вопросы к Христу, а к Будде вопросов нет. Мы с Вами лично ведем беседу только с одним, тем, кто ближе, даже не с самим Богом, а с его сыном. С Маугли в этом смысле также. Он, как у греков Прометей. Пришел от Бога, принес что-то, что нужно стае, но не то, что хотелось бы совсем и т.д. Поэтому стая или человеческое сообщество довольно легко принимает тех, кто пришел со стороны. Мы тоже это делаем. Каждый раз, когда кто-то что-то нам говорит со стороны, мы это принимаем.

Для Маугли это Боги, пришедшие издалека. Это мое восприятие этой книги. Для меня Багира, Балу и Каа – это Боги, пришедшие даже с других континентов.

Для меня Каа – это ацтек, Багира – это древний Египет, культура Балу – это индейцы со всеми их знаниями о корнях, знаках природы, неспешности в ответах, вернее ожидание того, что ты сам придешь к ответу.

Д.Б.: А Маугли?
Дм.Б.: Маугли не знает, как и всякий вошедший в это свежим. Голый человек вошел в мир джунглей. Они говорят: «Он пришел к нам совсем голый, один, ночью и не боялся». Один. Нигде не говорится о родителях Маугли. Сказано просто, что они убежали. Все. Нет никакой привязки этого героя к чему-либо. В данном случае, это не случайные вещи. Киплинг не забрасывает это просто так. Он все равно не совсем наш.

Д.Б.: Но все же Киплинг не преподносит Маугли как миссию. Он абсолютно земной.
Дм.Б.: Относительно земной. В нем изначально заложена какая-то другая земная энергия. У нас таких людей почти нет. Его княжеский отказ, когда он приходит к кобре и забирает у нее красивую вещицу, изукрашенную камнями. Его реакция на нее – зачем? Красиво. Блестит. Согласен, но неудобно. Вот у меня нож с деревянной ручкой, гораздо удобнее. И когда Багира ему шаг за шагом показывает скольких людей убила эта штука, сколько людей убили вокруг друг друга ради этих десяти камешков, он не говорит: «А… так это очень ценная вещь. Пойду продам ее и стану богатым человеком». Маугли идет обратно к этой кобре, швыряет эту штуку и говорит, чтобы она нашла кого-то помоложе, с хорошим ядом, чтобы лучше защищать это место, так как оно очень опасно.

Кто из нас так поступает? Никто. Нет таких. Поэтому Маугли не один из нас. Поэтому я беру Маугли как физическую энергетическую субстанцию. Он не человек в полном понимании человечества. Он не делает выводы, которые делают люди. Поэтому у меня его может сыграть Маша Михайлец. И не потому, что она женщина. Никто из женщин театра не смог бы больше сыграть Маугли, или очень немного кто.

Я только потом узнал, что Маша кандидат в мастера спорта по этим канатам, но я сначала увидел потрясающе красивого индийского мальчика. Потом я услышал ее голос, потом я увидел, как она двигается, ее постоянный внутренний юмор. Мне всегда нравится, когда идет второй, третий спектакль, и герои, немного расслабившись, начинают контактировать друг с другом. Маша смеется прям внутри спектакля. Для меня это всегда важно –
умение актера импровизировать. Это ее уникальное дарование, уникальность ее природы, при том, что абсолютно не надо отказываться от своей женской сути. Она остается красивой женщиной с красивым голосом. В ней слышатся мальчишеские нотки, но они наполнены ее харизмой. Возникает «тягучесть». У Маугли она есть. Я смотрел мальчишек на этого персонажа и понимал, что нет в голосе тягучести, джунгливой природы. В голосе Маши она есть. Это замечательно.

Еще одним актером театра Виктюка, которому открылся поток Маугли, стал Иван Иванович – удивительно стихийный и поэтичный.

Он сумел ощутить и проявить многие подспудные течения и страстные вихри своего персонажа, и тело его перетекает так, как будто оно все время существует на границе зыбких реальностей. Я как режиссер всей душой рад его непрекращающимся импровизациям.

Д.Б.: Вернемся к женщинам-спортсменам. У них, как мне кажется, есть внутри стержень, сталь, чего нет в других профессиях. Но у актеров – не всегда есть эта «сталь» и необходимый жизненный опыт. В связи с этим вопрос как к режиссеру, имеющему актерский опыт: всегда ли актер понимает и осознает, что он играет на сцене, или он может «словить» эмоцию и выполнить задачу, поставленную режиссером? У вас очень молодые актеры, у которых вряд ли этот богатый опыт есть.
Дм.Б.: В данном случае человек должен напитываться литературой, а жизненный опыт не так уж и много может предложить, все-таки у нас нет войны.

Надеюсь, что жизнь не заставит приобретать такой опыт, такое приобщение к великой темной силе, к некоему Саурону, поэтому мы можем извлекать опыт из музыки, книг, воспоминаний людей. Актеры физиологически могут быть к этому присоединены. Во всяком случае, наблюдая сейчас работу Димы Тадтаева в Балу, и Антона Данеленко в Акеле… они чуть старше других, видно, что они очень быстро и точно осознают, погружаясь в пропасть своей чуть взрослости относительно остальных, превращая это в свое знание. Это очень интересно наблюдать: вроде небольшая разница в возрасте, но она чувствуется. Даже не знаешь, почему так происходит.

Например, моя дочь Даша, непонятно почему, будучи в возрасте восьми лет, вдруг начала с нами разговаривать несколько свысока. Возможно, мы когда-то этим восхитились. Не знаю, но однажды она пришла к мануальному терапевту, который стал с ней разговаривать как со взрослой на профессиональном языке. Когда он ненадолго вышел из кабинета, она сказала: «Ну, кажется, он понял, что я умный ребенок». В этом смысле, не всегда должен быть реальный опыт, есть еще способность человека транслировать разум, транслировать свое энергетическое превосходство, свою силу, знания, к которым ты подключен. Это не всегда именно твое знание, более того, своего знания никогда не хватит, сколько бы тебе не было лет. Сейчас мне 45, но я все равно не Балу, все равно не Каа, но я могу знать о Каа, я могу быть подключенным к его энергии.

Если вы окажетесь в Мексике, на Кубе или в Индии, вам может посчастливится встретить людей, которые будут транслировать вам этот покой, транслировать вам это знание… Это не их знание, вы просто будете видеть, что они подключены к огромному пласту чего-то, и вы в момент контакта с ним находитесь тоже в этом поле. Это не совсем его поле. В данном случае, актеров чаще всего выбирают по этой способности подключиться к подобным полям. До тех пор, пока актер играет только в «предлагаемых обстоятельствах», мне скучно, мне не интересно, особенно когда такие люди начинают Калигулу играть. Ну это просто перетерпеть. Откуда, с чего ты взял, что мне интересно, и я готов, как зритель, два часа на тебя смотреть и буду думать, что Калигула – добрый мальчик, который на кого-то рассердился за то, что у него убили сестру? Куда более интересны люди, которые действительно хотят отдать себя другому знанию, знанию режиссера. Режиссеры, особенно талантливые, с которыми я знаком, хотят, чтобы ты заговорил с эпохой, со своим персонажем, с чем-то, связанным с этой литературой, живописью, скульптурой, с чем-то, совсем другим. Задача режиссера в том, чтобы ты ушел туда, а не в том, чтобы ты два часа выполнял некую задачу режиссера. Задача в том, чтобы тебя тут не было, чтобы здесь была эпоха, здесь были разные миры.

Д.Б.: Выйти за границы своего тела…
Дм.Б.: Да, да. В этом задача режиссера. А ходить по кругу – не задача режиссера, ходить друг за другом по цепочке – не задача режиссера. Это рисунок спектакля. Например, задача режиссера, чтобы Багиры было не две, а одна.

Д.Б.: Но у вас их две.
Дм.Б.: Она одна.

Д.Б.: По ощущениям, она одна.
Дм.Б.: Так и должно быть. Для меня это и есть задача режиссера. Отвечая на ваш вопрос, почему две Багиры… я просто очень хочу прикоснуться к этому произведению.

Это едва ли не самая сложная задача режиссера. Мы, русские, находимся в таком положении, что переводчики подарили нам женщину-Багиру, хотя у Киплинга это мужчина.

Д.Б.: Она и в голливудском фильме мужчина.
Дм.Б.: Да она везде мужчина, и в диснеевском мультфильме тоже. Послушайте, как она разговаривает. Это же мужской голос. Вы слышали без дублежа «Книгу джунглей»? Там Багира – ягуар, он все время рычит, хотя у Киплинга написано, что голос у него тек как мед.

Д.Б.: В Багире действительно четко читается Египет и первая ассоциация – это Анк.
Дм.Б.: Именно. Он раскрывается таким образом, что это очень опасный воин, который разговаривает очень вежливо, на редкость даже ласково. Все знают, какие у него когти, какая у него скорость действия, но он всегда держит дистанцию, всегда ведет переговоры перед тем как. Гениальный момент, когда Маугли вытаскивают от бандерлогов и Багира ему говорит, что мы из-за тебя пострадали, отказались с Балу от охоты. Мы сейчас покалечены и долгое время не сможем нормально охотиться. Ему шкуру повредили. У Киплинга это мужик, он говорит сурово. На что Маугли говорит: «Да, я виноват. Простите меня». «Балу, что по этому поводу говорит закон джунглей? Горе не мешает наказанию. Что ты по этому поводу думаешь, маленький брат?» «Я думаю – это справедливо».

Д.Б.: У ягуаров это в природе?
Дм.Б.: Мне профессиональные охотники говорили, что дикое животное никогда не начнет драки. Никогда первым не атакует. В лесу медицины нет. Санитар леса – это убить подранка. У них нет возможности себя восстановить после серьезной драки. Они истекают кровью и умирают. У них нет перевязочных материалов, нет обеззараживающих средств кроме языка. Поэтому у них другое отношение к этике. Мы наносим раны одну за другой – залечим. Сходим к психоаналитику, в больницу пойдем – ничего страшного. Мы бестактны по отношению друг к другу, потому что развили систему реабилитации. У них такого нет, поэтому тактичность – основа их существования. Для меня это было очень важно в построении мироздания.